Ниже следует отрывок из моей книги “Новая аномалия: подъем государства биомедицинской безопасности”, первоначально опубликованной в журнале “The American Mind”.
Итальянский философ Аугусто Дель Ноче, который достиг совершеннолетия в 1930-е годы и с ужасом наблюдал за становлением фашистского режима Муссолини в своей родной стране, предупредил, что “широко распространенное представление о том, что эпоха тоталитаризма закончилась гитлеризмом и сталинизмом, совершенно ошибочно”. Он объяснил:
Существенный элемент тоталитаризма, вкратце, заключается в отказе признать разницу между “грубой реальностью” и “человеческой реальностью”, так что становится возможным описать человека неметафорически, как “сырье” или как форму “капитала”. Сегодня этот взгляд, характерный для коммунистического тоталитаризма, подхвачен его западной альтернативой — технологическим обществом.
Под технологическим обществом Дель Ноче подразумевал не общество, характеризующееся научным или технологическим прогрессом, а общество, в котором рациональность рассматривается исключительно инструментально. Человеческий разум, согласно этой точке зрения, не может уловить идеи, выходящие за рамки грубых эмпирических фактов: мы неспособны открывать трансцендентные истины. Разум является лишь прагматичным инструментом, полезным средством для достижения наших целей, но не более того. Тоталитарные идеологии отрицают, что все люди разделяют общую рациональность. Поэтому мы не можем общаться друг с другом: невозможно разумно спорить в поисках истины. Разумное убеждение не имеет места. Тоталитарные режимы всегда монополизируют то, что считается “рациональным”, и следовательно, то, что можно говорить публично.
Например, если люди в коммунистическом обществе не согласны с доктриной коммунизма, партия не объясняет, почему они ошибаются. Власти просто отвергают отличающиеся мнения как проявления “буржуазной рациональности” или “ложного сознания”. Если вы не приняли теорию Маркса о диалектическом материализме, то вы не понимаете направление истории. То, о чем вы говорите, по определению, абсолютный бред и не заслуживает рассмотрения. Очевидно, что вы на “неправильной стороне истории”. Власти предполагают, что отличающиеся мнения обусловлены классовыми интересами (или расовыми характеристиками, или гендером или чем-то еще), которые диссиденты пытаются защитить.
Вы думаете так-то и так-то не потому, что логически пришли к этому выводу; вы думаете так-то и так-то, потому что вы белая, гетеросексуальная, американская женщина среднего класса, и так далее. Таким образом, тоталитаристы не убеждают и не опровергают своих собеседников аргументированными доводами. Они просто вменяют своим оппонентам недобросовестность и отказываются вступать в содержательную дискуссию. Они насильно отрезают своих противников от сферы просвещенной беседы. С такими инакомыслящими не нужно спорить, их просто сметают со своего пути, выводя за рамки приемлемого мнения.
Тоталитаризм 20-го века был основан на псевдонаучных идеологиях, например, марксистской псевдонаучной политэкономии и истории или нацистской расовой псевдонауке и евгенике. В наше время псевдонаучной идеологией, которая ведет общество в тоталитарном направлении, является сциентизм, который следует четко отличать от науки. Не следует путать идеологию сциентизма и научную практику: первое часто смешивают со вторым, что порождает путаницу в мышлении.
Метод и безумие
Наука — это метод, а точнее, совокупность различных методов, направленных на систематическое исследование наблюдаемых явлений в мире природы. Строгая наука характеризуется гипотезами, экспериментами, испытаниями, интерпретацией, постоянными обсуждениями и дебатами. Посадите в одну комнату группу настоящих ученых, и они будут бесконечно спорить о важности, значимости и интерпретации данных, об ограничениях и преимуществах различных исследовательских методик, а также о философских вопросах.
Наука — это чрезвычайно сложное человеческое предприятие, в котором каждая научная дисциплина имеет свои утонченные методы исследования и свои конкурирующие теории. Наука не является неопровержимым сводом знаний. Она всегда “ошибочна”, всегда открыта для пересмотра; однако при строгом и тщательном проведении научные исследования способны привести к подлинным открытиям и важным достижениям.
Сциентизм — это философское утверждение, которое не может быть доказано научно, о том, что наука является единственной достоверной формой знания. Любой, кто начинает предложение с фразы: “Наука говорит… “, скорее всего, находится в тисках сциентизма. Настоящие ученые так не говорят. Они начинают предложения с таких фраз, как “Результаты этого исследования свидетельствуют” или “Этот мета-анализ заключил. . . .” Сциентизм, напротив, является религиозной и часто политической идеологией. “Уже давно очевидно, что наука стала религией нашего времени, — заметил итальянский философ Джорджо Агамбен, — тем, во что люди верят, что они верят”. Когда наука становится религией — закрытой и исключающей системой верований — мы имеем дело с сциентизмом.
Характерной чертой науки является обоснованная неопределенность, которая ведет к интеллектуальному смирению.
Характерная черта сциентизма — неоправданная уверенность, которая ведет к интеллектуальной гордыне.
Дель Ноче понял, что сциентизм по своей сути тоталитарен, и это глубокое понимание имеет огромное значение для нашего времени. “Многие люди не понимают, что сциентизм и технологическое общество тоталитарны по своей природе”, — писал он пятьдесят лет назад. Чтобы понять почему, подумайте о том, что и сциентизм, и тоталитаризм претендуют на монополию на знание. И сторонник сциентизма, и истинный верующий в тоталитарную систему утверждают, что многие понятия здравого смысла просто иррациональны, непроверяемы, ненаучны и поэтому выходят за рамки того, что можно говорить публично. Утверждение Антигоны: “У меня есть долг, начертанный неизгладимо на человеческом сердце, похоронить своего мертвого брата” не является научным утверждением, поэтому, для сциентистского подхода, это чистая бессмыслица. Все моральные или метафизические утверждения специально исключаются, поскольку они не могут быть проверены методами науки или установлены господствующей псевдонаучной тоталитарной идеологией.
Конечно, принудительное исключение моральных, метафизических или религиозных утверждений — это не вывод науки, а недоказуемая философская предпосылка сциентизма. Утверждение о том, что наука является единственной достоверной формой знания, само по себе является метафизическим (а не научным) утверждением, которое незаметно протаскивается через черный ход. Сциентизму необходимо скрыть от самого себя этот самоопровергающийся факт, поэтому он с неизбежностью лжив: нечестность заложена в его систему, и это является источником различных форм присущего ему иррационализма.
Все тоталитарные идеологии XX века претендовали на “научность”, но на самом деле были непроверяемы собственной круговой логикой. Поскольку сциентизм не может утвердиться с помощью рациональных аргументов, он полагается на три инструмента: грубую силу, дискредитацию критиков и обещание будущего счастья. Этими же инструментами пользуются все тоталитарные системы.
Чтобы скрыть от глаз свои внутренние противоречия, самоопровергающиеся предпосылки сциентизма редко высказываются прямо. Вместо этого сциентизм предполагается неявно, его выводы постоянно навязываются, пока эта идеология просто не становится воздухом, которым мы дышим. Тщательно контролируемый общественный дискурс допускает только доказательства, якобы подкрепленные “наукой”, и эта атмосфера строго соблюдается. Как мы увидим в следующей главе, во время пандемии качественные (например, семейные, духовные) блага неоднократно приносились в жертву количественным (например, биологическим, медицинским) благам, даже если первые были реальными, а вторые — лишь теоретическими. Это плод сциентизма, который переворачивает нашу шкалу ценностей и приоритетов с ног на голову.
Трудно найти более эффективный идеологический инструмент для навязывания тоталитарной системы, чем апелляция к “науке” или “экспертам” и претензия на монополию на знание и рациональность. Те, кто находится у власти, могут легко выбирать, каких научных экспертов они одобряют, а каких замалчивают. Это позволяет политикам передавать “экспертам” политические суждения, тем самым снимая с себя ответственность. Идеологические противники оказываются в затруднительном положении, их мнение исключается как “ненаучное”, а их публичный голос заглушается — и все это без необходимости поддерживать режим грубой силы и физического насилия.
Клевета и исключение из общественного дискурса работают так же эффективно. Те, кто у власти, сохраняют монополию на то, что считается Рациональностью (или Наукой); они не утруждают себя разговорами или дебатами с [впишите нужное] “буржуа”, “евреями”, “невакцинированными”, “разоблаченными”, “антинаучными”, “отрицателями ковида” и т.д.
Таким образом, репрессивный социальный конформизм достигается без использования концентрационных лагерей, ГУЛАГов, гестапо, КГБ или откровенно деспотичных тиранов. Вместо этого инакомыслящих заключают в моральное гетто с помощью цензуры и клеветы. Непокорные индивиды оказываются вне поля зрения хорошего общества и исключаются из просвещенной беседы.
Политический теоретик Эрик Вёгелин заметил, что суть тоталитаризма заключается в том, что определенные вопросы запрещены. Запрет задавать вопросы — это сознательно и умело разработанная обструкция разума в тоталитарной системе. Если кто-то задает определенные вопросы — “Действительно ли нам нужно продолжать локдауны?” или “Действительно ли закрытие школ приносит больше вреда, чем пользы?” или “Уверены ли мы в безопасности и эффективности этих вакцин?” или “Почему обещанная утопия еще не наступила?” — его обвинят в отрицании пандемии, желании убить бабушку, антинаучности или в том, что он находится на “неправильной стороне истории”.
Голая биология
Теперь мы можем понять, почему дель Ноче утверждал, что технократическое общество, основанное на сциентизме, является тоталитарным, хотя и не явно авторитарным в смысле откровенно насильственных форм репрессий. В резко сформулированном отрывке эссе под названием “Корни кризиса” он предсказал пятьдесят лет назад:
Оставшиеся верующие в трансцендентный авторитет ценностей будут маргинализированы и низведены до граждан второго сорта. В конечном итоге они будут заключены в “моральные” концентрационные лагеря. Но никто не может всерьез думать, что моральные наказания будут менее суровыми, чем физические. В конце этого процесса лежит духовная версия геноцида.
В технократическом обществе человек оказывается в моральном концлагере, если он не согласен с псевдонаукой дня, идеологической тенденцией момента. Какие бы вопросы, опасения или возражения ни возникали — философские, религиозные, этические или просто иная интерпретация научных данных — они не должны рассматриваться. Вопросы или мнения диссидента не принимаются во внимание; они исключаются апелляцией к “Науке”, которая является торговой маркой режима и пишется с большой буквы.
В другом поразительном отрывке, написанном еще раньше, в 1968 году, дель Ноче предупреждает:
Процесс дегуманизации, характерный для тоталитарных режимов, не прекратился [после Второй мировой войны]; на самом деле он усилился. Мы не видим его конечной точки… Учитывая, что каждое общество отражает людей, которые его формируют, нам угрожают олигархии и системы преследования, которые заставят нацизм и сталинизм выглядеть бледно, хотя, конечно, [эти новые олигархии и системы преследования] не будут представлять себя как новый нацизм или новый сталинизм.
Учитывая события последних нескольких десятилетий, которые с большей ясностью проявились во время пандемии Ковида, мы ясно видим, что новые олигархии и системы преследования будут выступать под знаменем биомедицинских мер безопасности, необходимых для поддержания здоровья населения. Олигархи будут преподносить свои планы такими фразами, как “Из соображений осторожности…” и “Мы все вместе в этом деле. . . “. Новая парадигма общества, основанная на социальной дистанции, способствует господству олигархов, отделяя граждан друг от друга.
Перед тем, как стать тоталитаризмом доминирования, сциентизм выступает в форме тоталитаризма дезинтеграции. Напомним, что локдауны и социальная дистанция, с их неизбежной социальной изоляцией предшествовали требованиям к вакцинации и паспортам, когда репрессивный режим действительно проявил свои намерения. Каждая из этих мер основывалась на чрезмерно грубых данных, представленных публично как единственное авторитетное толкование науки. В большинстве случаев даже не требовалась видимость научной строгости.
В сциентистско-технократическом режиме человек, обнаженный до уровня “голой биологической жизни”, отрезанный от других людей и от всего трансцендентного, становится полностью зависимым от общества. Человек, сведенный до свободно парящего, не связанного и не укорененного социального атома, легче поддается манипуляциям. Дель Ноче сделал поразительное утверждение о том, что сциентизм еще более противостоит традиции, чем коммунизм, потому что в марксистской идеологии мы все еще находим мессианские и библейские архетипы, слабо представленные в обещании будущей утопии. В противоположность этому “сциентистский антитрадиционализм может выразить себя только разрушением ‘отечеств’, в которых он родился”. Этот процесс оставляет всю область человеческой жизни широко открытой для доминирования глобальных корпораций и подкупленных ими политических агентов:
В силу самой природы науки, которая предоставляет средства, но не определяет цели, наука может быть использована в качестве инструмента какой-то группой. Какой группой? Ответ совершенно очевиден: когда отечества не стало, остались только большие экономические организмы, которые все больше и больше напоминают вотчины. Государства становятся их исполнительными инструментами.
Государства как инструменты всемирных корпораций, которые действуют подобно феодальным владениям, — это точное определение корпоратизма — слияния государственной и корпоративной власти, которое идеально совпадает с первоначальным определением фашизма Муссолини. В этой глобальной не-общности индивиды радикально отчуждаются и инструментализируются. Конечный результат, в конечном счете, — это чистый нигилизм: “После отрицания любой возможной власти ценностей все, что остается, — это чистый тотальный негативизм и воля к чему-то такому неопределенному, что оно близко к ‘ничему’”, согласно мрачному описанию Дель Ноче. Очевидно, что такое общество не подходит ни для значимой человеческой жизни, ни для социальной гармонии.
Перевод: Наталия Афончина
Редактор: Владимир Золоторев
Арон Хериати
 |
Сообщение опубликовано на официальном сайте «socialcreditsystem.ru» по материалам статьи |