Если мы понимаем права человека как права, вытекающие из концепции самопринадлежности, становится ясно, что не существует такого права, как право не подвергаться дискриминации. У меня есть право говорить, но нет права заставлять других слушать меня и “усиливать” мое мнение. Я имею право заниматься своими законными делами, но у меня нет права заставлять других наблюдать за мной или как-то выделять меня, а тем более требовать, чтобы кто-то предпринял действия, чтобы я “почувствовал себя замеченным”. Я имею право принимать свою личную или культурную идентичность, но не заставлять других радоваться этой идентичности.
Классический либерализм поощряет свободу договора, свободу ассоциации и свободу слова — свободу, которая обозначает также право других не заключать договоры, не ассоциироваться с другими и не слушать никого, кто требует их внимания. Если люди решают не связываться с нами, мы не имеем права принуждать их к этому. Как Мюррей Ротбард: “вряд ли заслуживает трезвого комментария аргумент в защиту того, что, скажем, три соседа, жаждущие создать струнный квартет, силой заставляют четвертого соседа учиться играть на альте”.
Защитники антидискриминационного принципа утверждают, что решения такого рода касаются только основных видов деятельности и услуг, таких как жилье, образование, здравоохранение или трудоустройство. Они рассуждают так: если что-то необходимо для жизни, то нуждающийся вправе заставить других людей предоставить это. В итоге все, кто предлагает товары и услуги, оказываются во власти тех, кто считает их способными удовлетворить свои потребности. Например, работодатель, таким образом, находится во власти любого, кто нуждается в работе. Он обязан предложить работу и не имеет права отказать любому по своему усмотрению, если у этого “любого” есть “защищенные” личные качества — например, по признаку расы или пола. Эти защитники от дискриминации считают, что если это обязательство приведет к банкротству работодателя из-за расходов на выплату компенсаций или из-за судебных разбирательств по антидискриминационным делам, то так тому и быть. Прогрессисты скорее предпочтут обанкротить работодателя, чем разрешить ему свободу нанимать и увольнять по своему усмотрению. Только компании вроде могут выжить после серии антидискриминационных исков, которые обходятся в миллионы долларов:
Присяжные в 2021 году присудили Диасу около 7 миллионов долларов в качестве компенсации за эмоциональные страдания и 130 миллионов долларов в качестве штрафных санкций, призванных наказать за противоправное поведение и предотвратить его в будущем… Tesla также сталкивается с обвинениями в терпимом отношении к широко распространенным расовым предрассудкам на заводе во Фримонте в коллективном иске в суде штата Калифорния и отдельном иске от наблюдателя за соблюдением гражданских прав штата с аналогичными обвинениями.
Аналогичные рассуждения применимы и к жилью. Арендодатели должны предоставлять жилье тем, кто в нем нуждается, и если это приведет к нехватке свободного жилья, то так тому и быть. Прогрессисты предпочтут обрушить рынок жилья, чем предоставить домовладельцам свободу договора. Шутливый лозунг “стань воком — разорись” (go woke go broke — ред.) никак не задевает тех, кто действительно предпочитает разориться, чем жить в мире, где у них нет возможности контролировать практику “многообразия, равенства и инклюзивности” (DEI). Их первостепенная задача — убедиться, что все придерживаются ценностей DEI. Например, Harvard Business Review о том, как внедрить DEI в практику работы: “Организации должны знать, соблюдать и, в конечном счете, превосходить антидискриминационную политику, установленную законом… Их действия могут включать в себя такие тонкие вещи, как микроодобрения, небольшие жесты, которые могут помочь противостоять нежелательным и неуважительным сигналам, которые посылают микроагрессии”.
Отличие прав от “общих ценностей”
Так называемое право не подвергаться дискриминации было придумано прогрессистами, которые считают результаты индивидуальной свободы неудовлетворительными. Индивидуальная свобода недостаточна для продвижения ценностей DEI. Они также обеспокоены тем, что без законов, запрещающих дискриминацию, любой человек может решить не взаимодействовать с другими людьми по причине их расы или пола. Прежде всего, эти прогрессисты обеспокоены тем, что дискриминационное поведение будет сходить людям с рук. Они считают себя вправе применять “последствия” к тем, кто не желает общаться с другими людьми. Они не могут смириться с мыслью, что кто-то, где-то, дискриминирует других или не может обеспечить, чтобы другие чувствовали себя “увиденными” и “услышанными”. В их видении утопии это неприемлемо. Они убеждены, что люди должны быть вынуждены вести себя так, как прогрессисты считают полезным и соответствующим тому, что они эвфемистически называют “нашими общими ценностями” и “хорошей демократией”.
Право заключать договоры или покупать и продавать имущество не подразумевает права заставлять других заключать с нами договоры или передавать нам имущество, а тем более заставлять нас чувствовать себя “ценными” и “включенными в общество”. Отчасти концептуальная путаница здесь возникает из-за предположения, что “права” отражают демократические ценности и любые привилегии, одобренные большинством голосов. Прогрессисты полагают, что любое требование, с которым согласилось большинство, равносильно праву, из чего следует, что для защиты и обеспечения этого права необходима юридическая сила.
На самом деле демократические ценности — это не то же самое, что права. Права на жизнь, свободу и собственность основаны на самопринадлежности и в равной степени принадлежат каждому человеку. Жизнь, свобода и собственность — это индивидуальные права, а не просто “общие ценности”. Эти права часто называют неотъемлемыми, что означает, что никто не имеет власти или полномочий отменить их. Даже если демократическим путем большинство согласится лишить других людей этих основных прав, такое соглашение не отменит эти права, а просто станет тиранией.
Страх перед рынками
Еще одна причина, побуждающая к принятию антидискриминационных законов, заключается в том, что без них люди будут отданы на милость жестоких рынков. Это беспокоит тех, кто считает капитализм и свободные рынки тираническими, хотя, похоже, они сами не знают, что означают эти термины, и просто используют их для обозначения рисков, неопределенности и общей непредсказуемости жизни. Социалистические идеологии, напротив, предлагают комфорт и защиту от неопределенностей жизни. Социализм привлекает тех, кто стремится прежде всего к безопасности, поскольку государство обещает защитить их от опасностей жизни. Их стремление к безопасности преобладает над интересом к производительности или процветанию.
Поскольку они не заинтересованы в мирном обмене на свободных рынках, их единственный выход — бороться за существующие ресурсы, постоянно думая о перераспределении богатства и о том, как придумать новые требования, чтобы убедить правительство осуществить передачу богатства от одной группы к другой. Они не заинтересованы в том, чтобы прокладывать новые пути, а только в том, чтобы убедить государство захватить уже проложенный другими путь. По , они предпочитают политические пути к процветанию:
Другой способ более прост, поскольку не требует производительности; это способ захвата чужих товаров или услуг с помощью насилия. Это метод односторонней конфискации, кражи чужой собственности. Это метод, который Оппенгеймер назвал “политическим средством” достижения богатства.
Капитализм, который, Элейн Стернберг, можно определить как “экономическую систему, характеризующуюся всеобъемлющей частной собственностью, свободным рыночным ценообразованием и отсутствием принуждения” доказал, что это единственный путь к процветанию. Как Ротбард:
Поэтому социальный путь, продиктованный требованиями природы человека, — это путь “прав собственности” и “свободного рынка” дарения или обмена такими правами. На этом пути люди научились избегать методов “джунглей” — борьбы за скудные ресурсы, когда А может приобрести их только за счет В, и научились преумножать эти ресурсы в огромных масштабах в мирном и гармоничном производстве и обмене.
Свободные рынки — это ни что иное, как свободные люди, взаимодействующие в рамках добровольного обмена, основанного на частной собственности. Людвиг фон Мизес “Рыночный процесс — это ежедневно повторяющийся плебисцит, который неизбежно выбрасывает из рядов прибыльных людей тех, кто не использует свою собственность в соответствии с приказами общества”.
Бояться свободных рынков — значит бояться человеческого взаимодействия, бояться самой жизни. Именно этот страх лежит в основе антидискриминационного законодательства: страх того, что недостаточно иметь право заключать и исполнять контракты, поскольку существует риск, что найдутся люди, не желающие заключать контракты с другими людьми по причине их расы или пола.
Ошибка такого образа мышления заключается в том, что оно ищет гарантии в человеческом взаимодействии и использует силу государства для обеспечения таких гарантий. Люди под влиянием страха заявляют: “Я хочу заключить с вами договор, поэтому вы ДОЛЖНЫ заключить договор со мной, а иначе…”
Свобода личности необходима для процветания, а свобода подразумевает право других людей делать свой собственный выбор, который может не совпадать с нашими собственными предпочтениями и желаниями. Уолтер Уильямс: “Любой выбор в пользу одного обязательно и одновременно означает отсутствия выбора в пользу другого. Выбор требует дискриминации”.
Перевод: Наталия Афончина
Редактор: Владимир Золоторев
Ванджиру Нойя
 |
Сообщение опубликовано на официальном сайте «socialcreditsystem.ru» по материалам статьи |