Размышления о жизнеспособности анархии и последствиях приватизированного правосудия

Введение

Будет ли наша жизнь лучше, будет ли богатство больше, будет ли общество более справедливым без государства? Эти вопросы о целесообразности анархизма являются одной из самых увлекательных тем в политической философии. Анархизм, как в его классическом левом варианте, так и в либертарианском, является наиболее радикальным ответом на зло, связанное с государственной властью, такое, как война, массовые убийства, геноцид, тирания, угнетение, эксплуатация. Одна-единственная лекция по книге Руммеля “Смерть от правительства” вполне может послужить толчком к размышлениям об обществе без государства, поскольку выясняется, что правительство отвечает за наибольшее количество смертей в течение двадцатого века (Rummel,1996).

Профессор Ханс-Бернд Шефер вряд ли может считаться сторонником анархизма. В своих работах и исследованиях он неустанно подчеркивает, что стабильные, прозрачные, эффективные и нехищнические общественные институты являются необходимым условием для свободного и богатого общества. Его приверженность экономике развития и поддержка исследований в области права и экономики, которые могут способствовать повышению эффективности общественных институтов в менее развитых странах, свидетельствуют об этом глубоком интеллектуальном убеждении.

Однако обсуждение анархизма не противоречит интеллектуальным поискам Ханса-Бернда Шефера. В своей основополагающей статье о судопроизводстве как частном благе Познер и Ландес показывают, что анализ возможных результатов полностью приватизированного правосудия вполне может привести к аргументам в пользу хотя бы некоторого участия государства в обеспечении правосудия (Landes and Posner, 1979). Анализ анархических сценариев также может пролить свет на правильность или неправильность некоторых обоснований государственной власти. Короче говоря, изучение анархии может научить нас, почему “архия” может быть лучше и, если да, то какая “архия” лучше, и эти вопросы полностью соответствуют начинаниям нашего знаменитого коллеги.

Три первых раздела этой статьи носят теоретический характер. На основе теории игр и институциональной экономики анализируются возможные последствия полной приватизации правосудия и перехода к полной анархии.

В первом разделе мы анализируем связь приватизации правосудия с другими приватизациями, чтобы описать мир, в котором происходит переход к анархии.

Во втором разделе опровергается гоббсовский аргумент против анархизма и обосновывается возможность упорядоченной анархии.

В третьем разделе мы анализируем, насколько упорядоченная анархия устойчива или уязвима перед тенденциями, толкающими ее к рецидиву нового вида этатизма.

Четвертый раздел полностью посвящен сомалийскому случаю. Поскольку Сомали предоставляет нам единственный реальный случай анархии в реальном мире, интересно проанализировать его в свете теоретической дискуссии в трех предыдущих разделах. Наши выводы весьма неоднозначны, поскольку трудно очистить сомалийский случай от этатистских конфликтов, идеологических влияний и элементов домодерного общества.

Раздел 1: Приватизация правосудия и анархия

В либертарианской литературе типы товаров и услуг, которые должны быть приватизированы, неявно последовательно упорядочены. Последовательность, очевидно, определяется степенью политической осуществимости или, точнее, степенью сопротивления против такой приватизации. Ранжируя эти типы в соответствии с этим критерием, мы приходим к следующему порядку:

1. Частные товары и услуги (исключаемые и конкурирующие): расчет на свободный рынок имеет широкую поддержку среди экономистов и, начиная с последних десятилетий двадцатого века, преобладает и в политике.

2. Общественные блага или клубные блага (исключаемые, но не конкурирующие): расчет на добровольное клубное обеспечение пользуется поддержкой некоторых экономистов, но недостаточно популярен в политике.

3. Коллективные блага (неисключаемые и неконкурирущие): расчет на добровольное предоставление (основанное на родственной солидарности, моральных обязательствах, зеркальных стратегиях, повторяющихся играх) предусматривается только либертарианскими экономистами и обычно отвергается на политической сцене. В особенности это касается предоставления коллективных благ, предполагающих возможное применение насилия, таких как национальная оборона и обеспечение правосудия. Дебаты о приватизации в этой области отравлены идеей гоббсовской “войны всех против всех”.

Это последовательное ранжирование сильно повлияло на структуру современных дебатов об анархии. Поскольку приватизация правосудия и обороны вызывает самое яростное интеллектуальное и политическое сопротивление, эти коллективные блага обычно считаются последними, подлежащими приватизации. Поэтому современные дебаты об анархии обычно строятся как выбор между государством, сведенным к обеспечению правосудия и обороны, так называемой минархией или ультраминимальным государством (Nozick, 1974), и обществом, в котором эти блага предоставляются частными предприятиями, конкурирующими на свободных рынках.

Это ранжирование “коллективных благ” в рамках приватизационных дебатов связано с объемом интеллектуальной поддержки среди экономистов и вытекающей из этого политической стратегией либертарианцев. Однако само по себе оно не является теоретической необходимостью.

Легко можно представить себе государства, которые делают то, что квалифицируется в рейтинге “коллективных благ” как легко приватизируемое (в смысле интеллектуальной готтовности и политической возможности), но не делает то, что в том же рейтинге квалифицируются как трудно приватизируемое. В подтверждение этого можно привести несколько исторических примеров.

Если говорить о перераспределении, то мы можем представить себе государство, занимающееся перераспределением богатства между социальными группами, но оставляющее разрешение конфликтов и даже исполнение приговоров негосударственным структурам (кланам, судам обычного права, частным органам правосудия). Институциональная ситуация в раннем средневековье в Европе более или менее соответствует этой картине простого перераспределительного государства. Короли, местные правители (герцоги, графы, князья-епископы и т.д.), феодальные землевладельцы и клерикальные институты взимали ренту с крестьян, ремесленников и купцов, но оставляли вынесение решений частным и обычным судам, а наказание за преступления — механизму кровной мести (Bouckaert, 1997; Berman, 1983, 49-84).

То же самое относится и к регулятивной деятельности государства. В либертарианском рейтинге приватизация этих функций (например, передача регулирования частным агентствам, властям “частных городов”) предшествует приватизации основных государственных функций, таких как правосудие и оборона. Тем не менее, вполне возможно, что государства будут использовать свою монополию на насилие для регулирования поведения людей, живущих под их контролем, оставляя судебное разбирательство и защиту полностью негосударственным институтам. Государство талибов в Афганистане более или менее вписывается в эту картину. Судебное разбирательство остается делом клановых властей, принимающих решения в рамкахх обычного права. Власти Талибана больше всего заинтересованы в том, чтобы контролировать поведение людей в соответствии с канонами Шариата (бороды для мужчин, отсутствие школьного образования для женщин и т.д.).

Можно также предположить, что деятельность государства связана исключительно с войной (обороной и агрессией) и не связана с судебными разбирательствами. Несколько империй подходят под эту комбинацию. Например, Монгольская империя была исключительно военным государством, оставляя все остальные функции местным властям. С другой стороны, империи, живущие войной в меньшей степени, такие как Римская, Османская и Британская, стремились к постепенной интеграции местных правовых порядков и судебных институтов в единую правовую систему (ius gentium, Османское право и общее право) (Deepak Lal, 2004).

Отсутствие последовательности в порядке приватизации не означает, что сам этот порядок ни на что не влияет. Тот факт, что одна сфера социальной деятельности остается в монополии государства, вполне может повлиять на результаты в других сферах социальной деятельности, которые действительно приватизированы.

Результаты в сфере частного правосудия в мире монополизированной государством обороны (“мир А”) будут отличаться от результатов в этой сфере в мире полностью приватизированных и конкурирующих армий (“мир Б”).

В мире Б более слабые стороны или более слабые частные органы правосудия, скорее всего, объединятся против более сильных. Более сильная сторона также может искать союзников, что может привести к новому равновесию сил.

В мире А более слабая сторона, скорее всего, обратится к монополизированной государственной армии, чтобы та поддержала ее против более сильной. Это может спровоцировать процесс захвата власти военной организацией, который закончится монополизированной государством системой правосудия. Сценарий мира А напоминает то, что случилось в Европе в позднем средневековье. Монархические государства, стремясь подчинить себе местных правителей, постепенно захватывали местное правосудие, чтобы установить полный суверенитет над подданными. Часто это делалось в ответ на просьбу о помощи более слабых сторон на местном уровне (Tilly and Blockmans, 1994).

Поскольку порядок приватизации не является нейтральным в отношении результатов в приватизированных сферах, мы проанализируем возможные результаты в сфере частного правосудия в анархическом мире, полностью лишенном государственных монополий. Это обсуждение прольет свет на жизнеспособность и желательность двух возможных миров: 1) полный анархизм, включающий приватизированное правосудие 2) минархия, то есть государство, занимающееся исключительно рассмотрением частных конфликтов и исполнением приговоров. Это сильное упрощение контекста следует иметь в виду, когда анализ переносится на сомалийский пример анархии в реальном мире.

Раздел 2: Гоббсовский аргумент против анархизма

Гоббсовская картина мира без эффективного правительства остается одним из самых популярных аргументов в пользу государственной власти. Уберите государство, и люди начнут бесконечно воевать друг с другом. Это поставит под угрозу социальное сотрудничество и разделение труда. Экономика погрузится в полную автаркию. В итоге мы окажемся в ситуации, когда жизнь будет “одинокой, бедной, мерзкой, жестокой и короткой” (Гоббс, Левиафан, 1651).

Хотя этот гоббсовский аргумент очень популярен и постоянно повторяется в курсах публичного права и политической теории, он не выдерживает анализа с помощью теории игр.

Этот анализ опровергает гоббсовский аргумент в три этапа: 1. игра с одной попыткой конфронтации; 2. игра с повторной конфронтацией; 3. арбитражная игра;

В игре с одной попыткой противостояния частные агентства правосудия Able и Tough имеют две стратегии: противостояние или сдача, и сталкиваются со следующими исходами: взаимный конфликт, доминирование, подчинение, взаимное подчинение. В следующей матрице эти исходы обозначены в количественном порядке:

• общая ставка игры : 12
• доминирование означает взятие 10 от ставки минус 1, т.е. стоимость трэда : 9
• подчинение ведет к уступке большей части ставки, 10 из 12 : 2
• взаимное подчинение означает мир и равное разделение ставки : 6, 6

В этой игре S,C и C,S являются равновесиями Нэша. Не достигается ни эффективность (S,S), ни справедливость. Будет ли достигнуто S,C или C,S, зависит от произвольных обстоятельств, например, от того, кто будет первым, у кого будет более убедительная угроза. Тем не менее, игра не заканчивается в (C,C), гоббсовском “естественном состоянии”. Война обходится слишком дорого. Стороны предпочитают даже подчинение, а не войну. (Tyler Cowen and Sutter, 2005)

В контексте повторяющихся игр подчинившаяся сторона может наказать другую сторону, не выбирая подчинение в следующей игре, благодаря чему противостоящая сторона в начальной игре получила исход подчинения или взаимной конфронтации. Поэтому вполне вероятно, что стороны окажутся в (S, S) — эффективном исходе. (de Jasay, 1997, 192-212; Rutten, 1999)

В условиях анархии вполне вероятно, что частные органы правосудия еще больше упорядочат свои отношения, прибегнув к арбитражу. Вместо того чтобы решать каждый конфликт между агенствами путем конфронтационной игры, стороны могут делегировать разрешение таких конфликтов арбитражному агентству (Cowen, 1992; Cowen and Sutter, 2005). Такое арбитражное агентство приемлемо для частного суда только в том случае, если оно свободно от систематической предвзятости по отношению к своим клиентам. Лучшим способом избежать такой предвзятости является принятие открытых критериев для разрешения конфликтов между клиентами из разных частных судов. Традиционные примеры открытых критериев: локковское правило “первым пришел — первым получил” для имущественных конфликтов, правило халатности для конфликтов о возмещении ущерба и правило добросовестности в отношении исполнения контрактов. Частный суд не может предсказать, будут ли его клиенты скваттерами или локковскими первопроходцами, небрежными или осторожными, недобросовестными или добросовестными в исполнении контрактов. Поскольку вполне вероятно, что частные суды будут нанимать на работу самую разную публику с учетом этих критериев, они согласятся на арбитраж. Это избавит их от дорогостоящих ситуаций конфронтации и исключить систематическое предвзятое отношение к их клиентам.

Первый вывод этого теоретического анализа игр приводит к опровержению гоббсовского аргумента. Полное частное правосудие в анархическом мире не приведет к войне всех против всех и к рецидиву автаркии. Мы можем ожидать скорее мирного взаимодействия между органами частного правосудия, развития арбитражных агентств и разработки бессрочных правил для разрешения конфликтов, аналогичных традициям общего и гражданского права.

Раздел 3: Стабильна ли упорядоченная анархия?

Упорядоченная анархия возможна и даже вероятна, однако это не означает, что она стабильна. Валхалла упорядоченной анархии, возникающая в результате распада государственных функций, вполне может быть временной и подчиняться динамике, непреодолимо ведущей к новой “архии”. И снова анализ в рамках теории игр, особенно анализ координационных игр, сетевых индустрий и зависимостью от пути, дает нам интересное понимание этого вопроса.

Аналитические выводы о стабильности упорядоченной анархии могут привести к важным выводам по нормативному вопросу о том, рекомендуется ли переход от минархии к анархии. Если упорядоченная анархия не является стабильной и неизбежно рецидивирует в новый тип “архии”, мы должны рассмотреть следующие три возможности:

1. Пост-анархическая “архия” хуже, чем до-анархическая: в этом случае общество понесло двойные потери:
   a. издержки, связанные с упадком архии
   b. издержки двойного перехода архия-анархия-архия.
   В этом случае переход к анархии не рекомендуется.

2. Пост-анархическая “архия” имеет то же качество, что и до-анархическая “архия”: в этом случае общество несет только издержки двойного перехода.
   В этом случае переход к анархии не рекомендуется.

3. Постанархическая “архия” лучше, чем доанархическая “архия”: когда улучшение архии больше, чем затраты на двойной переход, можно отказаться от минархии. Переход от архии к анархии и обратно к архии в этом случае имеет очищающий эффект. Издержки двойного перехода следует рассматривать как макросоциальные инвестиции в создание лучших институтов.

Дискуссия о жизнеспособности упорядоченной анархии приняла интересный оборот после того, как Тайлер Коуэн выдвинул так называемую теорему невозможности. (Cowen and Sutter, 1999) Эта теорема указывает на парадокс в либертарианском мышлении, связанный с проблемой обеспечения коллективных благ.

В отношении предоставления “хороших” коллективных благ либертарианцы утверждают, что участие государства в их производстве не нужно и даже вредно, поскольку эти блага будут более эффективно производиться в результате добровольных действий. В либертарианской литературе говорится о потенциале морального капитала, повторяющихся играх и таких процедурах, как гарантия возврата денег. Либертарианцы считают, что потенциал сотрудничества в обществе достаточно силен, чтобы преодолеть препятствие в виде дилеммы заключенного при предоставлении коллективных благ.

Однако, в случае сговора, ведущего к созданию картелей по фиксации цен, либертарианцы указывают на присущую им нестабильность, обусловленную склонностью к “безбилетничеству” его участников. Для участников сговора стабильность картеля является коллективным благом. С социальной точки зрения такой ценовой картель следует рассматривать как “плохое коллективное благо”. Мейнстримная экономическая мысль единожушна в том, что это зло требует энергичного подавления посредством антитрестовского регулирования. Однако либертарианцы с этим не согласны. Картели, говорят они, нестабильны, потому что у членов картеля будет соблазн продавать продукцию не по оговореной цене, чтобы увеличить свою долю рынка. Они будут использовать всевозможные способы обмана, такие как скрытое снижение цены или повышение качества. Поскольку картели по своей природе нестабильны, антитрестовское регулирование не оправдано. (Арментано, 1990)

По словам Тайлера Коуэна, либертарианцы хотят одновременно иметь торт и съесть его. Вы можете настаивать на том, что общество имеет сильный кооперативный потенциал и это позволит вам аргументировать в пользу отказа государства от участия в обеспечении “хороших” коллективных благ, но тогда вы должны согласиться с участием государства в предотвращении создания “плохих” коллективных благ. Ибо тот же самый сильный кооперативный потенциал сделает сговор очень стабильным.

Другой вариант состоит в том, что вы считаете кооперативный потенциал в обществе слабым, вы считаете, что в нем преобладают установки безбилетника. В этом случае вы можете делать ставку на крах усилий картелей по поддержанию цен и утверждать, что антитрестовское регулирование не нужно, но тогда вы должны ожидать недопроизводства “хороших” коллективных благ, что делает участие государства в этой сфере необходимым.

В применении к проблеме приватизации правосудия теорема о невозможности приводит к следующей дилемме. Либо вы скептически относитесь к кооперативному потенциалу в обществе, что делает вероятным гоббсовский вариант анархии в результате приватизации правосудия. Либо вы принимаете сильный кооперативный потенциал в обществе, что делает маловероятным, что приватизация правосудия приведет к гоббсовской анархии; но в этом случае сильный кооперативный потенциал, скорее всего, приведет к сговору между частными органами правосудия, возвращая нас к государству.

Тайлер Коуэн согласен с тем, что гоббсовская анархия маловероятна, но указывает на важнейшие дестабилизирующие черты упорядоченной анархии. Частное правосудие сочетает в себе характеристики сетевой индустрии с огромной экономией на масштабе (Cowen, 1994).

Очевидно, что чем больше клиентов у частного суда, тем более привлекательной будет подписка на его услуги. Чем больше клиентов, тем меньше вероятность возникновения сложных конфликтов между агенствами. Как следствие, количество частных агентств правосудия будет довольно небольшим. Более того, частные суды создадут арбитражную сеть, чтобы избежать конфликтов между собой. Одиночки, остающиеся в стороне от этой всеохватывающей сети, столкнутся с серьезными трудностями. Когда их клиенты будут вовлечены в конфликт с клиентами сетевой фирмы, следует ожидать либо дорогостоящих переговоров, либо жестокого столкновения. (Cowen and Sutter, 2005)

Кроме того, экономия на масштабе может быть значительной, так как частным агентствам правосудия, возможно, придется инвестировать в большое количество оружия, чтобы отбиваться от возможных пиратских фирм в жестоких столкновениях. Такое количество вооружения нельзя арендовать у другой специализированной фирмы, так как эта фирма таким образом приобретает доминирующую позицию.

Как следствие, можно ожидать, что приватизация правосудия приведет к созданию мощной сети из небольшого числа сильных частных агенств, которые будут стремиться к сговору и ограничению конкуренции путем установления цен. Эта сеть постепенно приобретет основные характеристики государства в веберовском смысле, т.е. организации, обладающей монополией на насилие на определенной территории. В более конкретном смысле государство, которое получится в процессе приватизации правосудия, будет демонстрировать характеристики “государства акционеров”. Крупные акционеры фирм, входящих в сеть, действительно будут править страной. (Cowen, 1992)

Однако Каплан и Стрингем опровергают сомнения Тайлера Коуэна в стабильности упорядоченной анархии, подчеркивая различие между сетевым взаимодействием, которое по сути является координационной игрой, и сговором, который по сути является дилеммой заключенных. (Caplan and Stringham, 2003) Сетевое взаимодействие между частными судами будет простым, если этим агентствам не придется выбирать между стандартом одной или другой фирмы. В случае конфликтов между собой они могут использовать смешанный стандарт. В этом случае нет очевидных победителей или проигравших. Предположим, что частное агентство правосудия А приняло в качестве стандарта для разрешения конфликтов между своими клиентами ответственность по халатности, в то время как частное агентство правосудия Б выбрало строгую ответственность. Конфликты между этими агенствами, которые в конечном итоге будут переданы в арбитражный орган, могут быть рассмотрены в соответствии со смешанным стандартом, таким как строгая ответственность для односторонних происшествий и халатность для двусторонних. Поскольку инвестиции в определенный правовой стандарт не так уж велики и могут быть легко скорректированы, возможное принятие неоптимальных стандартов не является здесь большой проблемой.

Стрингем и Каплан утверждают, что в такой системе достаточно трудно достичь стабильного сговора, поскольку картель будет находиться под постоянным давлением со стороны безбилетников, скрытно снижающих свои цены. Стрингем и Каплан опираются на некоторые интересные исторические примеры, такие как современная индустрия кредитных карт и клиринговые палаты в банковском секторе XIX века. Оба примера демонстрируют успешные и очень обширные сети с высоким уровнем конкуренции.

В ответ на эти аргументы Тайлер Коуэн указывает на специфику рынка приватизированного правосудия. (Cowen and Sutter, 2005) Конкуренция со стороны аутсайдеров, не интегрированных в арбитражную сеть, может повлечь за собой насильственные столкновения, что не будет приветствоваться клиентами. Одиночки на частном рынке правосудия сталкиваются с гораздо более высокими издержками, чем одиночки, например, на рынке программного обеспечения, где такие программы, как Mac Os X Leopard, способны выжить в мире, где доминирует сеть Windows. Для их пользователей качество программы стоит издержек, связанных с несовместимостью. Клиенты агенств правосудия стоят перед гораздо более сложным выбором: остаться независимыми и рисковать жестокими столкновениями с доминирующей сетью или перейти в сетевую фирму и пользоваться преимуществами мирного урегулирования конфликтов между агенствами через арбитраж. Поскольку доминирующие фирмы знают, что сеть как таковая относительно свободна от конкурентного давления, и поскольку весьма вероятно, что фирмы, входящие в доминирующую сеть не очень многочисленны, относительно стабильный картель кажется вполне вероятным. Мошенничество, конечно, будет иметь место, но, вероятно, не будет угрожать стабильности картеля.

Раздел 4: Взгляд на анархию в действии. Случай Сомали.

До девяностых годов прошлого века теория анархии не имела реальных примеров, на которые можно сослаться в современном мире. Эмпирические примеры часто искали в очень далеком прошлом, в исторических эпохах, предшествовавших возникновению национального государства. В качестве примеров действующих анархий изучались современные племена и древние сообщества. (Benson, 1990) Однако эмпирические аргументы, полученные при изучении первобытного общества, слабы. Экономическое развитие этих обществ едва миновало фазу автаркии. Более того, сомнительно, что имеет смысл применять наше современное понятие свободы личности к социальным контекстам, характеризующимся сильными клановыми связями, не говоря уже об изолированных сообществах. Жизнеспособность племенных обществ без государственной организации не дает убедительных аргументов в пользу того, что развитая экономика, основанная на сложных сетях сотрудничества, жизнеспособна в анархических институциональных условиях.

Сомали предлагает нам первый реальный пример анархии с тех пор, как карта мира полностью покрылась территориями национальных государств. На Берлинской конференции 1884-85 годов последние негосударственные участки на карте мира были разделены между самыми могущественными национальными государствами той эпохи, то есть европейскими колониальными сверхдержавами. С тех пор весь мир оказался под властью “государственной архии”. Эволюция в Сомали поставила анархическое пятно на государственническом покрывале мира.

Сомалийская Демократическая Республика получила независимость, как и многие африканские государства, 1 июля 1960 года. Ее территория состояла из британского Сомалиленда и итальянской колонии. В результате государственного переворота в 1969 году страна попала под диктатуру Сиада Барре. До Огаденской войны с Эфиопией Сомали была верным союзником Советского Союза. Внутренняя политика проводилась по советским рецептам, таким как государственный контроль над землей, государственная плановая экономика, политика, монополизированная одной партией. Война с Эфиопией, которую поддерживал Советский Союз, сместила Сомали в сторону западного лагеря. Однако это не подтолкнуло страну к либерализму и демократии.

В 1991 году режим Сиада Барре рухнул, но ни одна политическая фракция не смогла установить контроль над всей страной. Страна распалась на три части. Северо-западная часть, фактически бывшая британская колония, стала независимым государством под названием Сомалиленд, хотя и не признанным международным сообществом. Северная часть на Африканском роге стала отдельным политическим образованием под названием Пунтленд, не стремясь, однако, к статусу независимого государства. В южной части, Сомали не смогла стабильно утвердиться, ни одна правительственная организация. Фактически, Сомали в период с 1991 по 2007 год можно назвать настоящей анархией. Переходное федеральное правительство, считавшее себя правителем всего бывшего Сомали и поддерживаемое Эфиопией и США, так и не смогло установить эффективный контроль и организовать налогообложение. В 2006 году так называемые Исламские суды выбили полевых командиров из Могадишо. Оттуда они распространили свой контроль на большую часть Сомали и угрожали даже Байдоа, последнему оплоту переходного федерального правительства на границе с Эфиопией. В период с 21 декабря 2006 года по 9 января 2007 года между Исламскими судами и эфиопской армией, которую поддерживали США, шла война. Она привела к поражению исламских судов и оккупации Сомали эфиопской армией. Исламские суды продолжают партизанскую войну. В этой эволюции повсеместно присутствует иностранное вмешательство. Эритрея, враг Эфиопии, поддерживает исламские суды, а переходное федеральное правительство является фантомной организацией, созданной и активно поддерживаемой Эфиопией. США полагали, что в Сомали присутствует Аль-Каида и потому поддерживали светских полевых командиров, правивших Могадишо до 2006 года.

В следующей части данного раздела мы рассмотрим этот современный реальный случай анархии через призму теоретического анализа разделов 2 и 3. Мы проверим, насколько это возможно, 1) имела ли место гоббсовская анархия или нет, 2) впала ли экономика в состояние автаркии или нет, 3) была ли анархия стабильной или имела тенденцию к восстановлению государственного контроля.

Сообщения прессы и телевизионные программы создают впечатление, что Сомали находится в состоянии постоянной и повсеместной борьбы между полевыми командирами и исламскими ополченцами. Кажется, что Сомали — это страна из мира Гоббса. Однако это впечатление ошибочно. Хотя Сомали далеко не рай земной и не похожа на Швейцарию, ситуация между 1991 и 2006 годами не вписывается в гоббсовскую картину войны всех против всех.

Справедливости ради, следует вычесть из общего уровня насилия то, которое вызвано иностранным вмешательством. Это насилие не является следствием внутренней анархии, а должно быть отнесено на счет внешних усилий, направленных на прекращение анархии и установление государственного контроля. Внешние интервенции часто были довольно энергичными и приводили к большому кровопролитию. Здесь нужно отметить знаменитую американскую операцию “Возрождение надежды” в 1992 году, которая вызвала длинную серию столкновений, в результате которых погибло много сомалийцев и несколько американских солдат. В 1993 году полевой командир Айдид совершил рейд в столицу Могадишо, чтобы уничтожить американцев. В конце концов американцы ушли. В 1995 году ООН начала операцию “Объединенный щит”. Снова провал, но с большим кровопролитием. В 2006 году в страну вторглась эфиопская армия, превратившая слабо связанные между собой исламские суды в более организованную боевую силу. И снова последовавшая война унесла много жизней, как солдат, так и мирных жителей. Фотографии этих боев занимают видное место в сообщениях прессы и создают впечатление, что все это происходит из-за внутренней ситуации анархии.

Если же говорить о насилии, имеющем внутренние причины, то в большинстве случаев, в нем виноваты так называемые полевые командиры Могадишо и окрестностей. Командиры, в основном относящиеся к одному клану, контролировали отдельные районы города, взимали с проезжающих налоги за использование дорог, за “защиту”, за использование других коммунальных услуг, таких как водоснабжение. Внутреннее насилие было ожесточенным вскоре после падения Сиада Барре в 1991 году, но в последующие годы резко пошло на спад. Число людей, погибших от насилия, велико по сравнению с западными странами, но не по сравнению с другими африканскими странами, где правят обычные правительства. Число погибших от насилия составляет 4 % от общего числа смертей. Это не больше, чем смертность во время родов. В Мексике число насильственных смертей составляет 3,6 % от общего числа смертей, что не намного отличается от Сомали. (Leeson, 2006, 10)

Анархическое правление военачальников, а затем исламских судов не привело к хищнической гонке между этими независимыми собирателями налогов. Уровень поборов, выплачиваемых полевым командирам или исламским судам, оценивается в 5 %, а плата за защиту — еще в 5 %. Эта цифра намного ниже, чем налогообложение при правительстве, как внутреннем, так и иностранном. (Leeson, 2006, 24)

Безопасность обеспечивалась светскими ополчениями так называемых полевых командиров или ополчениями, связанными с исламскими судами, в обмен на плату. Такие охранные фирмы, взимающие плату, также распространены в западных странах.

Судебные органы продолжали решать конфликты в основном на основе обычного права. Ксир-обычаи в основном регулируют брачные отношения, использование коллективных ресурсов и социальные договоры между кланами. Право Дия используется при рассмотрении серьезных уголовных преступлений. Судебные решения выносились шариатскими судами, почти всегда связанными исключительно с кланом. Суды финансировались частично за счет пожертвований бизнесменов и сборов с тяжущихся сторон. (Leeson, 2006, 26; Van Notten, 2005; Nenova and Harford, 2004, 3)

Учитывая непрерывную работу этих институтов все это время и ограниченное количество насилия, вряд ли можно представить анархическую эпоху в Сомали как гоббсовскую ситуацию войны всех против всех.

Автаркия тоже не возникла. Считается, что государственные институты, такие как судебная система и полиция, являются жизненно важными для поддержания широкой сети сотрудничества, необходимой для жизнеспособной рыночной экономики. Отсутствие таких институтов сделает сотрудничество нестабильным, рынки исчезнут, а производители вернутся к автократии. Эта мрачная картина также не соответствует анархической эпохе в Сомали. В целом, можно сказать, что экономическая ситуация значительно улучшилась после падения Сиада Барре.

Лисон сравнил основные показатели человеческого развития в последние годы режима Барре (1985-1990) и в течение пяти лет анархии (2000-2005). (Leeson, 2006, 12)

Таблица 1. Основные показатели развития до и после краха государства

	1985-1990	2000-2005	Благосостояние
ВВП на душу	836	600	?
Ожидаемая продолжительность жизни	46.0	48.47	Лучше
Годовалые дети полностью привиты против кори (%)	30	40	Лучше
Годовалые дети полностью привиты от туберкулеза (%)	31	50	Лучше
Врачи (на 100 000)	3.4	4	Лучше
Младенцы с низким весом при рождении (%)	16	0.3	Лучше
Уровень младенческой смертности (на 1 000)	152	114.89	Лучше
Материнская смертность на (100 000)	1,600	1,100	Лучше
Население. С доступом к воде (%)	29	29	То же
Население С доступом к санитарии (%)	18	26	Лучше
Население. С доступом хотя бы к одному медицинскому учреждению (%)	28	54.8	Лучше
Крайняя бедность (%< $1 в день)	60	43.2	Лучше
Радиоприемники (на 1 000)	4.0	98.5	Лучше
Телефоны (на 1,000)	1.92	14.9	Лучше
Телевизоры (на 1,000)	1.2	3.7	Лучше
Смертность от кори	8,000	5,598	Лучше
Уровень грамотности взрослых (%)	24	19.2	Хуже
Общий охват школьным образованием (%)	12.9	7.5	Хуже

Как утверждает Лисон: “Данные показывают страну с серьезными проблемами, но в условиях безгосударственности она явно живет лучше, чем при правительстве. Из 18 показателей развития 14 показывают однозначное улучшение при анархии” (Leeson, 2006, 13). Снижение первого показателя (ВВП), который является ключевым показателем, Лисон объясняет завышенными цифрами, которые показывали руководители плановой экономики при Барре, производством военной техники и огромным притоком иностранной помощи в период правления Барре.

Лисон также сравнивает анархическое Сомали с ситуацией в соседних государствах. (Leeson, 2006, 16)

Таблица 2. Сомали и соседи: % улучшение или ухудшение показателей развития в период с 1990 по 2005 год

Лисон прав, говоря, что такое сравнение опровергает гипотезу о том, что состояние дел в Сомали все равно улучшилось бы независимо от того, осталось бы оно под властью (своего) правительства или нет. За исключением грамотности среди взрослого населения, Сомали демонстрирует лучшие результаты, чем ее соседи-“этатисты”.

Одним из основных источников экономического прогресса Сомали является взрывной рост крупномасштабной торговли скотом. За 1991-1999 годы трансграничная торговля между Сомали и Кенией выросла более чем в два раза. После сильной засухи 2000 года она снизилась, но затем снова резко выросла. Трансграничная торговля скотом облегчается брокерами (“дилаал”), которые удостоверяют покупателей в том, что продаваемый скот не является краденым. Если это подтверждение оказывается неверным, брокеры несут ответственность. В период анархии плата за дилаал не повышалась, что говорит о том, что преступность, особенно кража скота, в анархический период не росла. Это, конечно, было решающим фактором в росте данного компонента богатства. (Leeson, 2006, 20)

Что касается денежных институтов, то анархия не привела к их краху. Поскольку деньги являются средством обмена par excellence, общепринятая валюта остается жизненно важной для продолжения рыночного процесса в условиях анархии. Вместе с государством исчез и центральный банк Сомали. Тем не менее, обмен по-прежнему осуществлялся на основе сомалийского шиллинга, прежней валюты. Старые банкноты продолжали циркулировать. В некоторых случаях политические деятели печатали банкноты для финансирования своей деятельности. В 1996 году Аидид, полевой командир из Могадишо, ввел новые шиллинги. В 1999 году Переходное национальное правительство (предшественник федерального переходного правительства) ввело в обращение 30 миллиардов шиллингов. Это, конечно, привело к значительному обесцениванию по отношению к доллару. Тем не менее, темпы обесценивания шиллинга были менее значительными, чем при режиме Сиада Барре. В 1986 году курс составлял 110 шиллингов за однин доллар США. В конце режима Барре курс составлял 5700 шиллингов. Во время анархии шиллинг тоже обесценился, но в гораздо меньшей степени: с 5700 в 1991 году до 10 000 в 2000 году. Вряд ли это можно назвать оптимальной денежной системой. Однако этот пример показывает, что ситуация без официальной денежной конституции может быть лучше, чем ситуация с такой конституцией. (Leeson, 2006, 21)

Наконец, анархия, похоже, оказалась совместима с ростом процветающего финансового сектора. Многочисленные фирмы по денежным переводам, называемые “хавилаад”, переправляли огромные суммы денег из сомалийской диаспоры в страну. Доступ к финансовому сектору стал намного шире, чем во времена режима Барре. (Leeson, 2006, 23; Nenova and Harford, 2004, 3)

Как и в отношении насилия, безопасности и правопорядка, экономическая ситуация также не отражает гоббсовского предсказания о рецидиве автаркии. Освобожденные от многочисленных хищнических препятствий со стороны правительства, многие предприятия чувствуют себя лучше, чем при режиме Барре. Все виды бизнеса, имеющие относительно низкий уровень транзакционных издержек, такие как, например, мобильная телефонная связь, при анархии процветают. Однако бизнес и услуги, сталкивающиеся с высокими транзакционными издержками, такие как водоснабжение, отстают и страдают от фрагментации власти. Постепенно в анархическом очаге Сомали стали появляться и услуги, для предоставления которых, как правило, необходима государственная поддержка. Это касается образования — сектора, набирающего обороты благодаря постоянному росту числа официальных школ, школ Корана и университетов (Leeson, 2006, 26).

Последний вопрос касается стабильности более или менее упорядоченной анархии в Сомали. Подчиняется ли она непреодолимой тенденции к формированию новой этатистской системы, как предсказывает Тайлер Коуэн, или же она была эндогенно стабильной?

Первая оценка эволюции институтов в анархическом Сомали, кажется, подтверждает предсказание Тайлера Коуэна.

В июне 2006 года Союз исламских судов победил поддерживаемых США “полевых командиров”, объединившихся в так называемый Альянс по восстановлению мира и борьбе с терроризмом. Исламские суды — это не просто суды, а религиозные организации, обеспечивающие не только вынесение судебных решений, но и полицейские функции, такие как патрулирование городских кварталов, задержание подозреваемых и исполнение судебных приговоров. По сути, это всеохватывающие судебные и охранные фирмы. Исламские суды зародились в Могадишо, но постепенно распространились по большей части Сомали. До июня 2006 года суды были слабо связаны между собой и идеологически довольно разнообразны. Некоторые из них были салафитскими, некоторые кутубинскими, некоторые либеральными, а некоторые эклектичными (Википедия, Союз исламских судов). Исламские суды быстро завоевали массовую поддержку населения, поскольку они восстановили закон и порядок, вновь открыли порт Могадишо и вернули собственность многочисленным беженцам.

После июня 2006 года были созданы центральные учреждения для координации и регулирования действий Исламских судов. С одной стороны, был создан Исполнительный комитет под председательством либерального шейха Шарифа, с другой — Консультативный комитет (“шура”) под председательством жестко настроенного Авейса. Эти органы начали действовать как настоящие законодательные органы, издав приказ о запрете “квата”, популярного наркотика, и введя требование, чтобы женщин, выходящих на улицу, сопровождал член семьи мужского пола (Marchal, 2007, 6).

В какой-то степени создание этих институтов похоже на зарождение новой государственной организации, однако, это не так. Ни Исполнительный комитет, ни “шура” не смогли получить достаточной власти над различными исламскими судами на местах и обеспечить контроль на низовом уровне движения. Похоже, что, наоборот, многие решения принимались в ходе действий на местах, а центральные институты принимали их как “свершившийся факт” (Marchal, 2007, 6). Это фактическое бессилие центральных институтов скорее подкрепляет либертарианский тезис о возможности стабильной и упорядоченной анархии.

Ход событий не позволяет нам решить, какой из двух исходов преобладал бы, если бы сомалийская анархия развивалась бы свободно. Более того, чтобы определить, насколько сомалийский эксперимент подтверждает возможность или невозможность стабильной и упорядоченной анархии, необходимо принять во внимание два дополнительных элемента — идеологию и клановую верность.

Во-первых, необходимо учесть вес идеологического фактора в сомалийской эволюции. В дискуссии о стабильности упорядоченной анархии идеологический фактор полностью экзогенизирован. Действующие лица в сценарии Тайлера Коуэна не руководствуются ни анархистскими убеждениями, ни какими-либо государственническими доктринами. Они действуют в своих интересах, и в результате эволюции по типу “невидимой руки” они приходят к этатизму, который на самом деле не предполагался участниками событий в качестве результата. В Сомали дело обстояло иначе. Лидеры судов разделяли идею сильного и единого Сомали (Marchal, 2007, 11). Создание упомянутых центральных институтов в наименьшей степени было результатом сговора с целью создания ценового картеля. Оно было продиктовано идеей восстановления государственной власти. Кроме того, многие боевики исламских судов, особенно молодежных лиг, были движимы религиозным рвением и мечтой жить в “талибанизированном” Сомали. (Marchal, 2007, 7) Хотя этот элемент был сильно переоценен США, он, безусловно, был фактором, подталкивающим к созданию сильной центральной власти, способной выполнять суровые религиозные предписания. Если учесть этот идеологический фактор сомалийской эволюции, то позиция анархистов несколько укрепляется, поскольку без этого идеологического фактора централизация была бы еще слабее.

С другой стороны, на протяжении всей сомалийской саги, клановая верность остается достаточно сильной. Как и во многих африканских обществах, клан оказывает помощь своим членам, защищает их, а члены клана обязаны оказывать уважение старейшинам клана и поддерживать клановую солидарность. Исламские суды в значительной степени основывались на этих клановых связях. Лишь некоторые, наиболее радикальные в религиозном отношении, имели “транс-клановое” измерение. Эти клановые структуры во многом стали причиной провала централизованных институтов исламских судов. Решения этих институтов в основном объяснялись, независимо от того, было это правдой это или нет, как кланово-ориентированные решения. Стороны, не удовлетворенные решениями этих судов, всегда винили в этом их неправильную клановую ориентацию и никогда — свои собственные проступки (Marchal, 2007, 7). Эти устойчивые клановые связи значительно подрывают значимость сомалийского случая для проверки современных теорий анархизма. Хотя сомалийцы бегают с мобильными телефонами, получают деньги со счетов в американских банках, летают на самолете в Мекку и разъезжают на технологически продвинутых автомобилях, социальная жизнь в Сомали все еще в значительной степени структурирована по досовременным линиям. Это, как любят говорить антропологи, призматическое общество: странная смесь гипермодернистского и архаичного образа жизни и социальных структур. В этом смысле Сомали едва ли может служить испытательным полигоном для современных теорий анархизма. Сплоченность негосударственных охранных агентств в Сомали в основном опирается на крепкие кровные связи и вековую связь с кочевыми кланами. Они не доказывают, были бы такие агентства столь же сплоченными в современном, индивидуалистическом и утилитарном обществе. Еще в меньшей степени они могут показать, поддадутся ли такие агентства стремлению к созданию сетей и сговору, как предполагает экономический скептицизм относительно упорядоченной анархии.

Заключение

Идеи анархистского толка, вероятно, существуют в интеллектуальной традиции всех народов. Например, анархистские идеи присутствуют в трудах китайского философа Лао-Цзи. Однако только в западной интеллектуальной традиции анархизм развился как полноценная политическая философия. Начиная с трудов Этьена де ла Боэси в 1576 году, анархистская мысль вдохновила множество интеллектуальных произведений и энергичных политических действий. Относительный успех анархизма в западной культуре невозможно объяснить без обращения к другим глубоким истокам этой культуры. В первую очередь мы должны сослаться на идею правового порядка, в центре которого находятся права личности. Имеет смысл выступать за упразднение государственных институтов, когда общество может опираться на в значительной степени интернализованный правовой порядок, основанный на уважении прав личности, свободе договора и обязанности возмещать причиненный вред. Тогда анархия будет напоминать “критархию”, в которой судьи решают большинство социальных конфликтов (Van Dun, 2005). Также имеет смысл выступать за упразднение государственных институтов, если допустить, что всеобщее чувство солидарности побуждает большинство членов общества сотрудничать и добровольно делиться с другими. Это кропоткинско-прудоновская картина анархизма. Обе идеи, права личности и всеобщая солидарность, глубоко переплетены с классическими греко-римскими и христианскими корнями западной цивилизации.

На этом фоне дискуссии вокруг анархизма остаются здравым вызовом власти. Они приглашают к постоянным усилиям по обеспечению твердого интеллектуального обоснования власти и отражают идею о принятии только того уровня власти, для которого могут быть приведены разумные аргументы. Дискуссия о возможности и стабильности анархии, изложенная в первом разделе этой статьи, показывает вклад теории игр и экономической теории в эти дебаты.

Однако сомалийская анархия не была результатом целенаправленного реформистского или революционного движения, вдохновленного анархистскими идеями. Увяданию государства в Сомали не предшествовала тщательная общественная дискуссия о легитимности государственных институтов. Анархия стала результатом краха тоталитарного режима и неспособности политических фракций восстановить государственную власть. Сомали была анархией без анархизма и анархистов. В Сомали также отсутствует фон, на котором могла развиваться западная анархистская мысль, то есть правовой универсализм и/или всеобщая солидарность. Интеллектуальный фон этой страны по-прежнему во многом определяется клановым мышлением и религиозным пылом домодерного времени. В этом смысле трудно оценить достоинства анархизма на примере сомалийского опыта.

Тем не менее, анализ эпохи сомалийской анархиси не является бессмысленным. Он показывает, что рынки и гражданское общество будут продолжать функционировать без государственных институтов на уровне, в целом превышающем ожидаемый. Он также показывает, что не любое государство лучше анархии. Сомалийская анархия во многих отношениях лучше, чем предшествовавшая ей тоталитарная “архия”, и во многих отношениях также лучше, чем соседние государства. “Я просто хочу правительство, любое правительство подойдет”, — заявил гражданин Сомали корреспонденту Би-би-си, освещавшему беспорядки в 2004 году (BBC News). Анализ ситуации в Сомали показывает, что этот человек не прав. Некоторые правительства могут быть гораздо хуже, чем отсутствие правительства. Но это не является доказательством обратного утверждения, что отсутствие правительства всегда лучше любого правительства. Сомалийский случай не столько дает нам однозначные ответы на вопрос о жизнеспособности анархизма, сколько показывает, что общество не зависит от правительства, а ограниченное правительство может существенно, хотя и не безгранично, улучшить общество.

Библиография

Dominick T. Armentano, Antitrust and Monopoly. Anatomy of a Political Failure, Oakland, 1990

Bruce L. Benson, The Enterprise of Law. Justice without The State, San Francisco, 1990

Harold J. Berman, Law and Revolution. The Formation of the Western Legal Tradition, Cambridge (Mass.), 1983

Boudewijn R.A. Bouckaert, **‘**Between the market and the State: the World of Medieval cities’. In: G. Radnitzky (Ed.). Values and the Social Order, Volume 3, Voluntary versus Coercive Orders, Aldershot, 1997

Bryan Caplan and Edward Stringham,’Networks, Law and the Paradox of Cooperation’, 16 The Review of Austrian Economics, 2003, 309-326

Tyler Cowen, ‘Law as a public good: The Economics of Anarchy’ 8, Economics and Philosophy, 1992, 249-267

Tyler Cowen ‘Rejoinder to David Friedman on the economics of Anarchy’, 10 Economics and Philosophy, 1994, 329-332

Tyler Cowen and Daniel Sutter, ‘The Costs of Cooperation’, 12 Review of Austrian Economics, 1999, 161-173

Tyler Cowen and Daniel Sutter’ Conflict, Cooperation and Competition in Anarchy’, 18 Review of Austrian Economics, 2005, 109-115

Anthony de Jasay, ‘Against Politics: On government, anarchy and order’, Lectures Max-Planck Institute for Research into Economic Systems, Jena, 1995

Thomas Hobbes, Leviathan, 1651

Deepak Lal, In Praise of Empires-Globalization and Order, New York, 2004

William L. Landes and Richard A. Posner, ’Adjudication as a Private Good’, 8 Journal of Legal Studies, 1979, 238-256

Peter T. Leeson, ‘Better off Stateless: Somalia Before and After Government Collapse’, Department of Economics, West Virginia University, 2006

Roland Marchal, ’Somalia: A New Front Against Terrorism’, Working Paper 5 February 2007

Tatiana Nenova and Tim Harford, ‘Anarchy and Invention. How does Somalia’s Private Sector Cope without Government?’, Public Policy for the Private Sector, The World Bank Group, Note nr. 280, November 2004

Robert Nozick, Anarchy, State and Utopia, Princeton, 1974

R.J. Rummel, Death by Government, 1996,New Brunswick and London

Andrew Rutten, ‘Can Anarchy save us from Leviathan ?’, The Independent Review, III, Spring 1999, 581-593

Charles Tilly and Wim P. Blockmans, Cities and the Rise of States in Europe A.D. 1000-1800, Boulder, 1994

Frank Van Dun, ‘What is kritarchy’, Appendix to Michael Van Notten, The Law of the Somalis. A Stable Foundation for Economic Development in the Horn of Africa, Trenton NJ, 2005

Michael Van Notten, The Law of the Somalis. A Stable Foundation for Economic Development in the Horn of Africa, Trenton NJ, 2005

Wikipedia, ‘Islamic Courts Union’, Paper last modified 19 October 2007

Оригинал

Перевод: Наталия Афончина

Редактор: Владимир Золоторев

Бодуэн Букерт

Сообщение опубликовано на официальном сайте «socialcreditsystem.ru» по материалам статьи «Анархия, государство и Сомали»